Эпилог. Сжимая в руках тонкую пелену дождя, Себастьян смотрит в устало прикрытые глаза, и слово, что бьется у него в легких, заставляет его опуститься на шаг назад и удивленно смотреть на собственные руки. С легким, чуть щемящим свечением, с его кисти исчезает печать. И кажется что не знаешь что чувствовать, радость или опустошение. Казалось, Михаелис потерял все, к чему стремился на протяжении этого почти бессмысленного времени, и целиком отдаваясь во власть лазурной синевы, он считал совсем не разумным, задумываться о чем то большем, кроме собственной выгоды. Едва дрожат веки у сидящего напротив мальчишки. Хотя нет. Он давно вышел из столь пресловутого возраста. Давно затмил стереотипы общественности и небрежно смахнул с их лиц восторг. Он давно стал исключением. И это так тешит самолюбие Себастьяна. Так неестественно разжигает в нем радость. Что хочется самодовольно улыбаться куда то в сторону, зная, что это тебе принадлежит мягкая улыбка на припухлых губах. Что едва слышный шорох атласа, говорит, о невысказанном вслух желании остаться. Когда то это казалось шуткой. Или даже игрой. С чуть заметной блажью и удивительным сюжетом. Он подарил многое и ответ не заставляет себя ждать. Человек, чья душа, по стоимости равноценна всему слащавому миру. Никто не станет пререкаться, и Себастьян, глядя на дрожащие руки, лишь улыбается. С толикой грусти, крупицей безнадежности и каплей столь дорогих воспоминаний. Этого можно было ожидать. Когда на тебя падает вечность и обезвоженное тело не имеет желания отойти, кажется, что именно в этот момент осознаешь весь смысл собственного, окупленного поступками, существования. И Михаелис, только еле слышно фыркает, понимая, что руководит его действиями. Контракта больше нет. Это пугает. Даже болезненно саднит в висках, от осознания, что ответ был так близок. Что стоило только признать его значимость как весь мир потонет в том же грехе что и ты. Наверное, это того стоило. По крайней мере, сил потрачено слишком много. Возможно, это лишь формальности. И хотелось бы считать, что стоит лишь прикрыть глаза. Нигде не упоминалось, что им не разрешено чувствовать. Что за мутными радужками глаз, скрывается кладезень боли и сомнений. А в потоках льстивых речей, тонет собственная значимость. О, нет. Все были слишком увлечены безграничной силой, сродней с божественным даром. Так хотелось смеятся, глядя на пустоголовых людишек. Всем слишком хотелось стать богами. Никого и не интересовала плата. Всегда кажется, что можно обойти последствия. Что скрытая неприязнь не просочится через кромку напускной вежливости. И это жадное любопытство в глазах толпы. Вырывающийся на волю страх. И крики. Много криков. Такие как Себастьян, не приходят к кому-либо по жалким просьбам всевластия. Это лишь агония. Только она и безумство, сроднее с толчей неконтролируемых чувств. Порой, все заканчивается куда быстрей, чем хотелось бы, но этот раз, все же отличится своей скабрезностью. Только потому, что идет дождь. Потому, что исчез весь смрад, сложившийся на его руке в причудливый узор. Потому, что он верен только ему, и тихая мелодия, где-то на краю затухающего сознания, напоминает, что кажется, пора уходить. Подхватывая на руки, почти невесомое тело, Себастьян останавливает уставший взгляд на потемневшем небе. Манящей паутиной сбегают на землю потоки воды, будто в поисках своей беспринципной радости. Прогнувшиеся ветки деревьев. Далекий, почти затухший рассвет, сгорбив плечи и утомившись от слишком яркого света, поднимается по невидимому пьедесталу вверх. Незаметно, и с ему одному известной целью. Небо укоризненно смотрит вниз, замечая среди миллиардов точек, лишь две. Скованные одним желанием. Разбитые и потертые осколки, которого, больно впиваются в ладони. Не его дело, останавливать поток времени. Не его дело, пропускать через себя чужие судьбы. Лишь лениво наблюдая за настоящим, которое вот-вот станет прошлым, оно кажется довольно улыбается, и прикрывает глаза, строя из себя защитника слабых, и оставаясь лишь бездушным небом, что молча примет ваши молитвы. Не осмеивая и интригуя. Иногда следует отдать должное, благородному равнодушию. И Себастьян, учтиво улыбаясь, неспешно идет по песочному берегу, обдумывая самое важное на сегодня дело. И в своей лениво-изящной манере, он тихо обращается к неизвестности, с вопросом, звучащим чересчур подхалимски: "Что же подать на обед?”
Нет места чему-либо, кроме безграничного удивления, когда чувствуешь легкое покалывание в кончиках пальцев или щуришься от беспардонно проникающего через шторы, света. Что может думать он, когда после восхождения с иллюзорных граней, сталкиваешься с реальностью, где ты еще жив, но уже потерян? Приоткрыть глаза, чуть нахмурить брови и лишь растерянно оглядываться вокруг. Это кажется таким страшным. Возможность не найти глазами фигуру с идеально ровной осанкой и далеко не жеманной улыбкой на лице. Вдохнуть привычный аромат свежезаваренного чая. Потянутся к солнцу, и едва заметно улыбнутся, осознавая правильность поступков. Это можно считать правдой? Когда в уголках зажмуренных глаз собираются слезы. Когда таят страхи перед неотступным прошлым. Когда чья-то до боли нежная ладонь, дарит столь знакомые прикосновения? Это безумие. Ничего больше. И Сиэль боится открыть глаза, чтобы не потерять приобретенное за минуту, но ставшее безгранично дорогим. Знакомый,…наверное, это слишком пустое слово, для голоса, разливающего сладкими нотами по комнате. Кажется, что режет уши. И закусанная губа не выдержит всех необъятных надежд. Просто в который раз, вглядываясь в неприкосновенность собственных грез, забываешь, насколько они ничтожны, перед его лукавым взглядом. О сладкая безбрежность мыслей и просторов человеческой души. Существующие границы перед ней столь ничтожны. В конце концов, это его поступки, он готов встретить на чужом лице и отчуждение, и улыбку. Никому на свете, не казалось настолько страшным, открыть глаза. Маленькие путеводитель в необъятные судьбы. Провожатый в даль мутной крови. Это, наверное, запомнится на всю жизнь. И уже не кажущаяся одинокой фигура у окна. Без привычного фрака, с легким изяществом в растрепанных волосах. С тихой радостью в безмятежной улыбке и прищуре коварных глаз. С едва заметной дрожью, в укрытых пресловутым шелком, плечах. Кто знал, что все это окажется ему под силу. Небрежно откинутое на пол одеяло, не различимый в городской суете вздох, неудержимая боль во всем теле, и шаги, по нагретому солнечными лучами паркету. Когда теплые босые ноги, с забавными звуками усердно продолжают идти. Это невозможно. Смотреть на удивленное лицо своего дворецкого, преисполненное глухим счастьем в каждом неуклюжем движении. И смущающе огромный в своих намерениях запах желания. Томного, обманывающего своей белизной побуждений. Тонкие, ослабшие руки могут лишь порывисто обнять, скрывая не понимающий взгляд на довольном лице, в нитях атласа. И нет, это не слезы. Просто радость всегда находит иной выход. И этот можно считать наилучшим. Он понимает что это реальность. Осознание приходит постепенно. С чашкой чая в руках. С мягкими простынями, что подобно волнам, окутывают тело. С почти не слышным "Я рядом” на ухо. С волной терпкой дрожи по телу. С счастливой улыбкой, что наконец нашла выход. С запахом безграничного отчаянья, что вылетает сквозь неприкрытые створки, потертых окон. С каждым новым ощущениям, от подаренных прикосновений. С все теме же потрескавшимися губами, что все ближе и ближе… Этот мир, разделенный на шесть миллиардов частей, только что потерял одну, соединенную множеством нитей, разбитую на море осколков, но живую. Трепещутся под теплыми ладонями. Дрожащую под неприкрытым взглядом. Не надо слов. То что есть, это уже много. Лишнее останется за занавесом, что уже не покажет вечное будущие. И это не пройдет, как-нибудь вечером в четверг. Это останется на век, являясь немым доказательством существования запретов, и все той же постыдной сладости, от их нарушения.
«В конечном счете, кто знает, как бы оно было лучше? Поэтому не обращай ни на кого внимания и если думаешь, что можешь стать счастливым, не упускай этого шанса и будь счастлив. В жизни таких шансов бывает раз, два — и обчёлся, а упустив их, жалеешь потом всю жизнь»
